Дмитрий Кедрин

Прощай, прощай, моя юность, Звезда моя, жизнь, улыбка! Стала рукой мужчины Мальчишеская рука. Ты прозвенела, юность, Как дорогая скрипка Под легким прикосновеньем Уверенного смычка. Ты промелькнула, юность, Как золотая рыбка, Что канула в сине море Из сети у старика!

"Смотри, дитя, в мои глаза, Не прячь в руках лица. Поверь, дитя: глазам ксендза Открыты все сердца.

Твоя душа грехом полна, Сама в огонь летит. Пожертвуй церкви литр вина И бог тебя простит".

"Но я, греховный сок любя, Когда пришла зима - Грехи хранила для тебя, А ром пила сама.

С любимым лежа на боку, Мы полоскали рты..." "Так расскажи духовнику, В чем согрешила ты?"

"Дебат у моего стола Религию шатал. Мои греховные дела Гремят на весь квартал".

"Проступок первый не таков, Чтоб драть по десять шкур: У папы много дураков И слишком много дур.

Но сколько было и когда Любовников твоих? Как целовала и куда Ты целовала их?"

"С тех пор, как ты лишен стыда, Их было ровно сто. Я целовала их туда, Куда тебя - никто".

"От поцелуев и вина До ада путь прямой. Послушай, панна, ты должна Прийти ко мне домой!

Мы дома так поговорим, Что будет стул трещать, И помни, что Высокий Рим Мне дал права прощать".

"Я помолюсь моим святым И мессу закажу, Назначу пост, но к холостым Мужчинам не хожу".

"Тогда прощай. Я очень рад Молитвам и постам, Ведь ты стремишься прямо в ад И, верно, будешь там".

"Но я божницу уберу, Молясь, зажгу свечу... Пусти, старик, мою икру, Я, право, закричу!.."

"Молчи, господь тебя прости Своим святым крестом!.." "Ты... прежде... губы отпусти, А уж грехи - потом!"

Эти гордые лбы винчианских мадонн Я встречал не однажды у русских крестьянок, У рязанских молодок, согбенных трудом, На току молотящих снопы спозаранок.

У вихрастых мальчишек, что ловят грачей И несут в рукаве полушубка отцова, Я видал эти синие звезды очей, Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.

С большака перешли на отрезок холста Бурлаков этих репинских ноги босые... Я теперь понимаю, что вся красота — Только луч того солнца, чье имя — Россия!

Что делать? Присяду на камень, Послушаю иволги плач. Брожу у забитых досками, Жильцами покинутых дач.

Еще не промчалось и года, Как смолкли шаги их вдали. Но, кажется, рада природа, Что люди отсюда ушли.

Соседи в ночи незаметно Заборы снесли па дрова, На гладких площадках крокетных Растет, зеленея, трава.

Забывши хозяев недавних, Весь дом одряхлел и заглох, На стенах, на крышах, на ставнях Уже пробивается мох.

Да зеленью, вьющейся дико, К порогу забившей пути, Повсюду бушует клубника, Что встарь не хотела расти.

И если, бывало, в скворечнях Скворцы приживались с трудом, То нынче от зябликов вешних В саду настоящий содом!

Тут, кажется, с нашего века Прошли одичанья века... Как быстро следы человека Стирает природы рука!

На полу игрушки. В доме тишь. Мама вяжет. Ты спокойно спишь. В темно-голубой квадрат окна Смотрит любопытная луна. Где-то в небе возникает вдруг Ровный-ровный, нежный-нежный звук, Словно деловитая пчела Песню над цветами завела. В ясном небе близ луны плывет Маленький отцовский самолет. «Спи, сынок!— гудят его винты.— Чтоб в саду играл спокойно ты, Чтоб лежали в домике в тылу Детские игрушки на полу, Каждый вечер ввысь взлетаю я, И со мной летят мои друзья! Вражьи «юнкерсы» еще бомбят Беззащитных маленьких ребят. Их глаза незрячие пусты, Их игрушки кровью залиты! Чтоб добыть победу, чтоб принесть Детям счастье, а фашистам месть,— Чуть настанет вечер, над тобой Мы летим на Запад, в жаркий бой!..» В темно-голубой квадрат окна Смотрит любопытная луна. На полу игрушки, в доме тишь. Мама вяжет. Ты спокойно спишь. Над тобой отцовский самолет Песню колыбельную поет.

...Итак, приезжайте к нам завтра, не позже! У нас васильки собирай хоть охапкой. Сегодня прошел замечательный дождик — Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой.

Он брызнул из маленькой-маленькой тучки И шел специально для дачного леса, Раскатистый гром — его верный попутчик — Над ним хохотал, как подпивший повеса.

На Пушкино в девять идет электричка. Послушайте, вы отказаться не вправе: Кукушка снесла в нашей роще яичко, Чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!

Не будьте ленивы, не будьте упрямы. Пораньше проснитесь, не мешкая встаньте. В кокетливых шляпах, как модные дамы, В лесу мухоморы стоят на пуанте.

Вам будет на сцене лесного театра Вся наша программа показана разом: Чудесный денек приготовлен на завтра, И гром обеспечен, и дождик заказан!

Твои глаза - две злые птицы, Два ястреба или орла. Близ них, как хищные крыла, Раскинуты твои ресницы.

Сползает к мощному надбровью Упрямый лоб. На нем война Огнем чертила письмена И знаки закрепляла кровью.

Твой лик отточен, тверд и тонок, Недвижен, ясен... Лишь порой Сквозь этот лик глядит второй: Поэт, проказник и ребенок.

А первый, мужественно-грубый, В следах тревоги и войны Скрывается. И вот нежны Лукавые сухие губы.

Так ты, единый, весь раздвоен, И, чередуясь, тьма и свет Живут в тебе, дитя, поэт, Ленивый бражник, хмурый воин.

Туч серебряные глыбы Расступились — и видны, Точно призрачные рыбы, Самолеты близ луны.

Так и кажется, что некто Сел за рощицей вдали И, как удочку, прожектор К ним закинул от земли.

И бежит с негромким треском В небеса не потому ль, Как светящаяся леска, Цепь трассирующих пуль?

На конце их зыбкой нитки От луны невдалеке Заплясал разрыв зенитки, Как наживка на крючке.

Нехитер закон охоты: Миг — и рыба тут как тут! Но приманку самолеты, Проплывая, не клюют.

Если нас не изувечат, То воронки поутру Скажут нам — какую мечут Эти окуни икру!

Много видевший, много знавший, Знавший ненависть и любовь, Всё имевший, всё потерявший И опять всё нашедший вновь.

Вкус узнавший всего земного И до жизни жадный опять, Обладающий всем и снова Всё боящийся потерять.

Щекотка губ и холодок зубов, Огонь, блуждающий в потемках тела, Пот меж грудей... И это есть - любовь? И это всё, чего ты так хотела?

Да! Страсть такая, что в глазах темно! Но ночь минует, легкая, как птица... А я-то думал, что любовь - вино, Которым можно навсегда упиться!

Шло донское войско на султана, Табором в степи широкой стало, И казаки землю собирали — Кто мешком, кто шапкою бараньей. В холм ее, сырую, насыпали, Чтоб с кургана мать полуслепая Озирала степь из-под ладони: Не пылят ли где казачьи кони? И людей была такая сила, Столько шапок высыпано было, Что земля струей бежала, ширясь, И курган до звезд небесных вырос. Год на то возвышенное место Приходили жены и невесты, Только, как ни вглядывались в дали, Бунчуков казачьих не видали. Через три-четыре долгих года Воротилось войско из похода, Из жестоких сеч с ордой поганой, Чтобы возле прежнего кургана Шапками курган насыпать новый — Памятник годины той суровой. Сколько шапок рать ни насыпала, А казаков так осталось мало, Что второй курган не вырос выше Самой низкой камышовой крыши. А когда он встал со старым рядом, То казалось, если смерить взглядом,— Что поднялся внук в ногах у деда... Но с него была видна победа!

Мальчик жаловался, горько плача...

Мальчик жаловался, горько плача: «В пять вопросов трудная задача! Мама, я решить ее не в силах, У меня и пальцы все в чернилах, И в тетради места больше нету, И число не сходится с ответом!» «Не печалься!— мама отвечала.— Отдохни и всё начни сначала!» Жизнь поступит с мальчиком иначе: В тысячу вопросов даст задачу. Пусть хоть кровью сердце обольется — Всё равно решать ее придется. Если скажет он, что силы нету,— То ведь жизнь потребует ответа! Времени она оставит мало, Чтоб решать задачу ту сначала,— И покуда мальчик в гроб не ляжет, «Отдохни!» — никто ему не скажет.

Выдь на зорьке и ступай на север По болотам, камушкам и мхам. Распустив хвоста колючий веер, На сосне красуется глухарь.

Тонкий дух весенней благодати, Свет звезды — как первая слеза... И глухарь, кудесник бородатый, Закрывает желтые глаза.

Из дремотных облаков исторгла Яркий блеск холодная заря, И звенит, чумная от восторга, Зоревая песня глухаря.

Счастлив тем, что чувствует и дышит, Красотой восхода упоен,— Ничего не видит и не слышит, Ничего не замечает он!

Он поет листву купав болотных, Паутинку, белку и зарю, И в упор подкравшийся охотник Из берданки бьет по глухарю...

Может, так же в счастья день желанный, В час, когда я буду петь, горя, И в меня ударит смерть нежданно, Как его дробинка — в глухаря.

У поэтов есть такой обычай - В круг сойдясь, оплевывать друг друга. Магомет, в Омара пальцем тыча, Лил ушатом на беднягу ругань.

Он в сердцах порвал на нем сорочку И визжал в лицо, от злобы пьяный: "Ты украл пятнадцатую строчку, Низкий вор, из моего "Дивана"!

За твоими подлыми следами Кто пойдет из думающих здраво?" Старики кивали бородами, Молодые говорили: "Браво!"

А Омар плевал в него с порога И шипел: "Презренная бездарность! Да минет тебя любовь пророка Или падишаха благодарность!

Ты бесплоден! Ты молчишь годами! Быть певцом ты не имеешь права!" Старики кивали бородами, Молодые говорили: "Браво!"

Только некто пил свой кофе молча, А потом сказал: "Аллаха ради! Для чего пролито столько желчи?" Это был блистательный Саади.

И минуло время. Их обоих Завалил холодный снег забвенья. Стал Саади золотой трубою, И Саади слушала кофейня.

Как ароматические травы, Слово пахло медом и плодами, Юноши не говорили: "Браво!" Старцы не кивали бородами.

Он заворожил их песней птичьей, Песней жаворонка в росах луга... У поэтов есть такой обычай - В круг сойдясь, оплевывать друг друга.

"В туманном поле долог путь И ноша не легка. Пора, приятель, отдохнуть В тепле, у камелька. Ваш благородный конь храпит, Едва жует зерно, В моих подвалах мирно спит Трехпробное вино". "Благодарю. Тепла земля, Прохладен мрак равнин, Дорога в город короля Свободна, гражданин?"

"Мой молодой горячий друг, Река размыла грунт, В стране, на восемь миль вокруг, Идет голодный бунт. Но нам, приятель, все равно: Народ бурлит - и пусть. Игра монахов в домино Рассеет нашу грусть".

"Вы говорите, что народ Идет войной на трон? Пешком, на лодке или вброд Я буду там, где он. Прохладны мирные поля, В равнинах мгла и лень! Но этот день для короля, Пожалуй, судный день".

"Но лодки, друг мой, у реки Лежат без якорей. И королевские стрелки Разбили бунтарей. Вы - храбрецы, но крепок трон, Бурливые умы. И так же громок крик ворон Над кровлями тюрьмы. Бродя во мгле, среди долин, На вас луна глядит, Войдите, и угрюмый сплин Малага победит".

"Благодарю, но, право, мы - Питомцы двух дорог. Я выбираю дверь тюрьмы, Вам ближе - ваш порог. Судьбу мятежников деля, Я погоню коня... Надеюсь - плаха короля Готова для меня".